Накануне выбранного периода обучение библиотечных кадров в СССР осуществлялось слабо. Политико-просветительные, коммунистические, педагогические вузы и техникумы, совпартшколы и некоторые иные учебные заведения, имевшие библиотечные отделения или факультеты, выпускали совсем незначительный по количеству контингент библиотечных специалистов, измеряемый несколькими десятками человек в год. Для огромной державы, причем, бурно развивавшейся, это была капля в море.

 Из тех, кто получал диплом о высшем или среднем образовании, в библиотеках оставались работать единицы. Поскольку главное место в учебном процессе указанных заведений отводилось общественным наукам, методике партийной и советской агитации, пропаганде и т.п., выпускники не изъявляли желания идти в библиотечную сферу как непрестижную и малооплачиваемую. Обычно они распределялись в разные партийные и советские "номенклатурные" учреждения. [1, с.22]

 Перелом в ситуацию с библиотечным образованием внесла сама жизнь, живая практика. Крупномасштабные реформы конца 1920‑х гг., выход на принципиально новый индустриальный уровень, грандиозные и романтические планы Первой пятилетки заставили правительство вкладывать бюджетные деньги в образование. Советские руководители эмпирически осознали идею высокой рентабельности массового просвещения. Ведь образованный, квалифицированный труженик приносил очевидную экономическую отдачу, и только и мог осуществить Индустриализацию. А библиотеки являлись ключевыми и наиболее демократичными, приближенными к народу культурно-просветительскими и самообразовательными институтами в стране. Следовательно, необходимо было решить накопившиеся проблемы библиотечного образования.

 Исторической вехой стало создание Московского библиотечного института. Постановлением Совнаркома РСФСР от 10 июля 1930 г. институт оказался включен в сеть учебных заведений на 1930/31 учебный год. [2, с.468] Организация МБИ стала настоящим прорывом в библиотечном образовании. Отметим, что профильный вуз появился впервые в отечественной истории. Его директором в августе 1930 г. была назначена Г.К. Дерман, известный библиотечный деятель тех лет.

 Помимо Московского библиотечного института в формировавшуюся систему подготовки кадров включались библиотечные техникумы. В начале 1930‑х гг. открывается целый их ряд, в частности, в Ленинграде, Ярославле, Самаре и т.д. Общее их количество за рассматриваемое десятилетие увеличивается до 30. [3, с.80]

 Главные проблемы библиотечной кадровой базы хотя и упирались в финансовые факторы, но отнюдь не сводились только к ним. Конечно, недостаточная зарплата не привлекала к библиотечной профессии, особенно молодежь. Довольно высокой была текучесть кадров. Она усугублялась уравниловкой в оплате труда: библиотекарь с пяти-шестилетним стажем тогда получал столько же, сколько и новичок.

 Нельзя сказать, что правительство не занималось материальной стороной библиотечной профессии. Так, 25 апреля 1930 г. ВЦИК и Совнарком РСФСР издали постановление о мерах по улучшению материально-правового положения работников политико-просветительных учреждений. В нем устанавливались льготы и надбавки городским и сельским библиотекарям. [4]

 Они были приравнены к престижной тогда профессии учителей, но фактически остались в худших, по сравнению с ними, условиях: учителя имели меньший реальный рабочий день, а отпуск у них был более продолжительным. Больше того, после постановления ЦК ВКП(б) "О начальной и средней школе" от 15 августа 1931 г. [5, с.353-360] вновь повысились ставки и "рабочее снабжение" учителей. Многие сколько-нибудь квалифицированные библиотекари в массовом порядке стали переходить на школьную работу. Наркомпрос даже забил тревогу, засылая докладные в Совнарком, что, если не будут предприняты срочные меры, "мы можем очутиться без [библиотечных] кадров". [6]

 После во всех отношениях знаменательного Постановления "О библиотечном деле в Союзе ССР" от 27 марта 1934 г. снова улучшилось материальное положение библиотекарей. [7, с.71-79] В том же году была ликвидирована уравниловка в оплате их труда, она стала строго дифференцированной [8, с.57-60] и т.д. В дальнейшем власти старались вносить определенные улучшения в материальный статус библиотечной профессии, в частности, привлекая местные финансовые источники. Но эти меры немного запаздывали и являлись все же недостаточными.

 Не менее существенной была проблема непрестижности библиотечной работы. Отметим, что в 1930‑е гг. массовой гонки за материальными благами в советском обществе не велось. Советская идеология резко отрицательно относилась к накопительству и личному обогащению. Эту идеологию разделяло большинство народа. Конечно, имелись и "подпольные миллионеры", и те, кто любил "поберечь копеечку", но они составляли презираемое меньшинство. Да и стандарты потребления в то время были невысокими. Государственная зарплата, вместе с разными пособиями, довольствием, пайками и т.п., обеспечивала всем гражданам прожиточный минимум.

 Поэтому часто при выборе профессии на первый план выходили не материальные, но моральные факторы. И вот здесь библиотекари проигрывали конкуренцию.

 Дело было в комплексе причин, из которых назовем лишь некоторые. К концу 1920‑х гг. в общественном сознании преобладала недооценка роли и значения библиотек. Что особенно важно, эта недооценка была присуща руководящему слою советского общества. Народ нередко сталкивался с бедностью фондов библиотек, не мог удовлетворить здесь свои потребности в минимальной "духовной пище". Множество неподготовленных, малообразованных библиотекарей, случайно и ненадолго оказывавшихся в библиотеках, также снижали престиж профессии. Заметим, что послереволюционное время было эпохой социального взрыва, действия, поступков и подвигов. В чести оказывались, прежде всего, люди «прямого действия». Летчики, танкисты, инженеры, колесившие по всей стране и зримо создававшие новую реальность и т.п., – вот кто был героями своего времени. Библиотекарь, сидевший на одном месте и не производивший материально зримые плоды, не совершавший "эффектных" поступков, не мог тягаться с ними престижем.

 В борьбе за подъем социального уважения к библиотечной профессии тогда стали применяться меры, не потерявшие актуальности и сегодня. Так, о важном значении библиотек для всего государства и каждой отдельной личности регулярно и публично говорили очень уважаемые в стране люди. Председатель Совнаркома В.М. Молотов, второй человек во власти, неоднажды отмечал значимую роль библиотек в образовании, культурном и государственном строительстве. Не случайно, в 1940 г. Московский библиотечный институт официально получил весьма престижное дополнение: «имени Молотова». Известные деятели культуры, как например, писатель А.П. Платонов или академик Ю.В. Готье, с большим уважением и симпатией отзывались о Библиотеке и библиотекарях. В прессе звучали призывы к молодежи приходить на библиотечную работу, поднимать этот "участок культурного фронта". [9, с.138-140]

 Лучшие библиотекари в торжественной обстановке получали почетные грамоты и награды, в том числе государственные ордена. Их выдвигали в Советы депутатов трудящихся разных уровней. В 1939 г. Наркомпрос РСФСР утвердил положение о "Книге почета политпросветработников". Имена многих библиотекарей были занесены на ее страницы. [10, с.50-51] Библиотекам-победительницам соцсоревнований принародно вручалось переходящее Красное знамя, об их сотрудниках печатались статьи в массовых газетах и журналах и т.д. [11] По меркам той эпохи моральные награды подчас были престижнее, чем денежные премии, путевки в дома отдыха и т.п.

 Существовал еще один конгломерат проблем, имевший первостепенное значение для состояния кадровой базы. К началу рассматриваемого времени кадровый состав библиотек был, как тогда говорили, "засорен мелкобуржуазными и прочими враждебными элементами". К ним относили так называемых "старых специалистов", получивших дореволюционное образование и имевших опыт библиотечной деятельности еще при старом режиме, а также бывших "троцкистов" и т.п.

 Необходимым условием продолжения их работы в советских библиотеках являлись периодические публичные заверения в "преданности делу революции", отказе от прежних "ошибочных" взглядов, "лживых" принципов аполитичности, беспартийности, объективизма в библиотечном деле и прочее. Однако, несмотря на такое обязательное "саморазоблачение", власти, в целом, относились к "скомпрометированным лицам" с плохо скрываемым недоверием, а в годы обострения политической ситуации в стране – прямо враждебно.

 Положение усугублялось тем, что целый ряд библиотечных специалистов с "тяжким наследием прошлого", обладал общепризнанно высокой квалификацией. Они преподавали в профильных учебных заведениях, а также являлись авторами библиотековедческих сочинений. Их неформальное влияние на массовое профессиональное сознание библиотекарей было ощутимым и, несмотря на отказ от прежних "заблуждений", это влияние не всегда оказывалось "идейно выдержанным". В условиях острой идеологической борьбы, власти не могли примириться с подобным положением.

 Обратим внимание, что рубеж 1920-1930‑х гг. стал как раз очередным всплеском классового противостояния в стране. Новая всероссийская революция в деревне, называемая Коллективизацией, привела, в частности, к "чисткам" и репрессиям против старых специалистов. Власти опасались, что они, пользуясь недовольством крестьянских масс беззаконным раскулачиванием и прочими "перегибами", могут спровоцировать и "идейно обеспечить" народный бунт.

 В конце 1929 г. вышла Инструкция Народного комиссариата Рабоче-Крестьянской инспекции (РКИ) СССР по проверке и чистке советского аппарата, одобренная союзным Совнаркомом. [12] В ней указывалось, что "под контролем широких масс рабочих, крестьян и служащих" организуется чистка всего аппарата "от элементов разложившихся, извращающих советские законы, сращивающихся с кулаком и нэпманом, мешающих бороться с волокитой и ее прикрывающих, высокомерно, по-чиновничьи, по-бюрократически относящихся к насущным нуждам трудящихся, от растратчиков, взяточников, саботажников, вредителей".

 И хотя в Инструкции отмечалось, что "чистка должна производиться, прежде всего, и главным образом на основании оценки качества работы, а не только по признакам классового происхождения", и что "принадлежность к коммунистической партии ни в коем случае не должна превращаться в страховку от чистки", на деле репрессии обрушились именно на "бывших", дореволюционную интеллигенцию, "классово-сомнительных лиц". Например, следовало "обратить особое внимание", чтобы "служители религиозного культа, бывшие помещики, фабриканты, полицейские и жандармы ни в коем случае не оставались на какой бы то ни было должности [даже] в низовом советском аппарате." [12]

 Надо оговориться, что в репрессиях не наблюдалось прямолинейности. Те же «старые специалисты» в ходе Первой пятилетки ценились как наиболее квалифицированная часть трудящихся, выполнявших грандиозные планы индустриализации. Активный процесс подготовки новой социалистической интеллигенции только начался, давал лишь первые результаты. И без «старых специалистов» еще трудно было обойтись советскому народному хозяйству. Поэтому в указанной Инструкции Наркомата РКИ СССР оговаривалось, что "необходимо сугубо осторожно относиться к чистке специалистов". Комиссиям на местах надлежало "внимательно заслушивать объяснения тех служащих, против которых имеется компрометирующий их материал, сугубо внимательно проверять, насколько этот материал обоснован, нет ли подсиживания, сведения личных счетов и т.п. … Ни в коем случае недопустимо ограничиваться в постановлении одной формулировкой: "чуждый элемент", "дворянка", "разложился" и т.п." Это приведет "… механически к отмене руководящими комиссиями подобных постановлений местных комиссий". Кроме того, запрещалось "вычищать из советского аппарата кого бы то ни было только из-за того, что он является сыном или дочерью "бывших" лиц". [12]

 К сожалению, оговорки, послабления и смягчения в текстах директив по чисткам кадров срабатывали далеко не всегда. Трудно сосчитать, сколько человеческих судеб было в результате перемолото.

 Чтобы изменить социальный состав библиотекарей, власти провели ряд мер. В библиотеки в целевом порядке направлялись коммунисты и особенно комсомольцы. К примеру, только после Всесоюзного конкурса на лучшую сельскую библиотеку (1935-1936 гг.), комсомольские организации РСФСР выдвинули на работу в деревенских библиотеках 2000 комсомольцев, предварительно подготовив их на спецкурсах. [13]

 При Московском библиотечном институте, согласно директиве ЦК ВКП(б), открываются шестимесячные подготовительные курсы для рабочих, поступающих в вуз. Уже в 1931 г. это определенно изменило социальный состав студентов, а число членов партии и ВЛКСМ среди них выросло до 62 %. [14]

 Еще одной формой кадрового отбора стали "экспертизы" библиотекарей, "квалификационные комиссии" и т.п. Они устраивались довольно регулярно и подчас сводились не к оценке профессионального уровня, а к выяснению "политической пригодности" того или иного сотрудника, его "идейной физиономии". Так, в январе 1933 г. среди работников Государственной публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде Рабоче-Крестьянская инспекция выделила группу неблагонадежных. Аргументация сводилась к коротким примечаниям напротив фамилий: "подвергался аресту"; "жена выслана"; "пришла в библиотеку после чистки соваппарата"; "по непроверенным сведениям связь [с] заграницей"; или просто "антиобщественник" [15].

 Экспертизу должны были проходить все библиотечные работники. Содержание и жесткость мероприятий зависели от "остроты момента". В конце 1920‑х – начале 1930‑х гг. "эксплуататорское" происхождение или, скажем, участие в белом движении в период Гражданской войны могли привести к увольнению из библиотеки и последующему общению с "компетентными органами". Чуть раньше и чуть позже указанных лет кадровые экспертизы нередко сводились к формальностям и административных, а тем более уголовных последствий не имели.

 Но постоянное нахождение "на заметке", в числе "сомнительных лиц", безусловно, психологически травмировало людей, заставляло их подвергать свою творческую деятельность максимальной самоцензуре. Думается, немало оригинальных и плодотворных для библиотечной теории и практики идей не были высказаны и реализованы по данной причине.

 В то же время, примерно с середины 1930‑х гг. все больше «старых интеллигентов» стали искренно поддерживать проводимые библиотечные преобразования. Постановление ЦИК СССР "О библиотечном деле в Союзе ССР" от 27 марта 1934 г. наметило ряд настолько популярных в среде библиотекарей созидательных задач, что это привлекло даже скептически настроенных к советскому режиму людей.

 Выдающийся прогресс в отечественном библиотечном строительстве 1935-1940 гг. [9, с.88-98; 16, с.97-133] был во многом обусловлен именно человеческим фактором. Сталинский лозунг "Кадры решают все!" полностью оправдал себя в ходе социалистических преобразований. Ударничество, стахановское движение, соцсоревнование охватили массы библиотекарей. Можно говорить о новой всесоюзной волне энтузиазма в библиотечном деле. Даже малоквалифицированные сотрудники делали все, чтобы улучшить обслуживание читателей, привлечь их к библиотеке, способствовать выполнению грандиозных культурно-образовательных планов, поставленных самой эпохой. Эпохой, в которой, несмотря ни на что, был выдающийся героизм и романтика. Подчеркнем, что без высокой благородной созидательной цели: строительства нового мира, соделания процветающей независимой могучей Родины, трудовые подвиги поколения 1930‑х гг. были бы невозможны.

 В 1934 г. в газете французского комсомола "Авангард" появилась статья "Новое оружие Советов. Товарищ Борисова – районный деревенский библиотекарь". Автор, посетивший сельскую библиотеку подмосковной деревни Пахра, так описал ее: "В 2‑х маленьких комнатках, на полках аккуратно сложены книги различного происхождения. Здесь вы найдете старые русские романы из древнего фонда тощих помещичьих библиотек; несколько разнородных переводов, а также и новейшие закупки библиотеки, книги по социологии и марксизму и, наконец, основные, большие современные романы. … Борисова руководит этим хозяйством. Она во главе культурного развития этой деревни. … В своем простеньком рабочем платьице она обегала все дома, распространяя всюду книгу, организовала со школой вечерние курсы и читки; она требовала и добивалась новых книг. В этой маленькой деревне, скромной, глухой, Борисова создала уголок социалистической печати". [10,  с. 50] Работа многих библиотекарей, переходящая в подвижничество, действительно становилась эффективным оружием, созидающим советскую сверхдержаву.

 Одновременно надо признать, что система библиотечного образования все-таки отставала от требований эпохи. Крайне мало было квалифицированных преподавательских кадров по специальным библиотечным дисциплинам. Почти полностью отсутствовала учебно-методическая литература для студентов библиотечных вузов и техникумов. Причем, ряд сочинений (дореволюционных, зарубежных и др.) оказался под запретом по идеологическим мотивам. Типичными недостатками в процессе профильного обучения библиотекарей являлись дублирование, разобщенность учебных предметов, слабое освещение передового западного опыта. [1, с.53-72]

 Существенной тенденцией для всей советской высшей школы 1930‑х гг. стала политизация. Во всяком учебном заведении непропорционально много учебного времени отводилось на идеологические дисциплины (история ВКП(б), диалектический материализм, марксизм-ленинизм и т.п.) за счет преподавания общеобразовательных и специальных предметов. Причем, политизация пронизывала и такие общегуманитарные курсы, как литература и история. Скажем, Парижской Коммуне или творчеству М. Горького уделялось непропорционально много учебных часов. В то время как другим, не менее важным историческим событиям или выдающимся писателям почти не находилось места в образовательной программе. Весьма политизированными являлись и оценки исторических явлений либо персоналий, которые жестко навязывались учащимся. Вместе с тем отметим, что крайняя идеологизация в тех конкретно-исторических обстоятельствах была неизбежна и обуславливалась напряженной внутренней и исключительно взрывоопасной международной обстановкой.

 Наконец, нельзя не сказать о репрессиях против библиотечных кадров в годы "ежовщины". Этот аспект изучен мало, не хватает документальных источников, освещающих мотивы, характер и последствия террора. Фактически недоступны соответствующие архивные фонды НКВД, контролирующих структур ЦК ВКП(б). Причем, вероятно, часть подобных фондов безвозвратно утеряна или намеренно уничтожена.

 Поэтому мы сейчас не можем документально доказать некоторые имеющиеся предположения. Тем не менее, по всей видимости, аресты ряда видных в библиотечном мире лиц (Г.К. Дерман, В.И. Невский, В.Г. Киров, М.М. Добраницкий, Н.В. Здобнов и др.) в 1935-1941 гг. были непосредственно связаны с их прежней партийно-политической деятельностью. Сыграла свою драматическую роль родственная связь некоторых библиотечных персоналий с разоблаченными "врагами народа". Однако репрессированные обвинялись и в терроризме, саботаже и вредительстве, "подрыве" советского библиотечного строительства. [Подробнее см.: 17]

 Кроме того, во второй половине 1930‑х гг. обострились противоречия между разными поколениями библиотечных специалистов. Тогда имелся поистине уникальный их состав, включавший как старую дореволюционную интеллигенцию, так и представителей "ленинского" и "сталинского" поколений библиотекарей. Между последними было несколько важных различий, но, пожалуй, основное сводилось (сугубо схематично) к следующему. "Ленинское поколение" сформировалось еще до революции, происходило из "разных чинов", было ментально близко к нигилизму и сделало многое для разрушения старой системы. "Сталинское поколение" выдвинулось к середине 1920‑х-1930‑м гг., часто являлось выходцами из трудового народа, и психологически было нацелено на созидательное укрепление новой советской системы. Условные "сталинцы" в 1930-е гг. выдвинулись на важные административно-управленческие (в Наркомпросе, областных и краевых Библиотечных управлениях) и практические должности (руководители средних и небольших библиотек, библиотечные инспекторы и т.д.).

 Интеллигенция из "бывших" все активнее ассимилировалась в социалистическое строительство. Этому содействовала государственная политика. Так называемые "лишенцы", ограниченные в гражданских правах из-за своей принадлежности к "эксплуататорским классам", уравнивались с остальными советскими гражданами, что окончательно установила Конституция 1936 года. Таким образом, существовавшие ранее противоречия смягчались, сглаживались. Добавим, что в связи с этим, в библиотечной сфере восстанавливалась минимальная преемственность, связь времен, распространявшаяся и на традиции библиотечного образования.

 Между тем столкновения "ленинского" и "сталинского" поколений библиотечных кадров, на наш взгляд, напротив, становились жестче и острее. Они, увы, не ограничивались взаимной критикой в специальной периодике и устных выступлениях. Очевидно, репрессии в библиотечной сфере в годы «ежовщины» были в немалой мере продолжением личных и профессиональных столкновений между библиотечными специалистами. "Правила игры", установленные революционной эпохой, подчас вынуждали для победы в теоретико-прикладной дискуссии прибегать к помощи "экспертов" из ОГПУ-НКВД. Мы можем только догадываться, сколько заявлений, сигналов и доносов поступило в компетентные органы от многочисленных добровольных помощников и просто "социально активных библиотекарей".

 Подводя итоги, мы должны признать, что в довоенные годы обеспечить библиотечную сеть России образованными кадрами не удалось. Правда, в тот период решить данную глобальную задачу было практически невозможно. Вспомним, хотя бы, что за десятилетие сеть только массовых библиотек в РСФСР увеличилась более чем в 3 раза. Значительно возросло число детских, учебных, колхозных, профсоюзных, научных, специальных библиотек. На начало 1941 г. в стране насчитывалось уже 280 тыс. библиотек всех типов и видов. Формировавшаяся система библиотечного образования просто не успевала за стремительно растущими потребностями практики.

 Тем не менее, прогресс в подготовке библиотекарей стал очевиден. И хотя форма общего годового статистического отчета не давала полных сведений по состоянию кадровой базы, из содержательных характеристик можно сделать вывод, что ее укрепление шло непрерывно и по всем направлениям.

 В 1939-1941 гг. библиотечные вузы, техникумы и библиотечные отделения педучилищ ежегодно выпускали свыше шести тысяч человек. [18] Правительство приняло решение создать библиотечный институт в Ленинграде, что было осуществлено в мае 1941 г. Также было постановлено в 1940 г. открыть новые библиотечные техникумы и библиотечные отделения в Красноярском крае, Архангельской, Орловской, Свердловской, Читинской областях, Якутской АССР и в Москве. [19]

 Признание и активное распространение получила заочная подготовка библиотекарей, вначале существовавшая в виде заочных курсов, а затем – заочных отделений средних и высших профильных учебных заведений. Только за 1938 г. было запланировано охватить заочным образованием 31 тысячу библиотечных и дошкольных работников. [10, с.46] Одновременно была поставлена задача в 1940-1942 гг. осуществить переподготовку на краткосрочных и заочных курсах вообще всех библиотекарей. Руководящие библиотечные кадры тоже обязаны были в 1940 г. повысить свою квалификацию [9, с.150; 19].

 Впервые организованные с осени 1930 г. в Москве и Ленинграде библиотечные аспирантуры стали приносить свои результаты. К началу войны по специальностям библиотековедение и библиография оказалось защищено 18 кандидатских диссертаций, из них 9 – преподавателями Московского государственного библиотечного института. Были запланированы и докторские диссертации. Первым доктором наук стал чуть позднее Е.И. Шамурин, защитившийся в феврале 1944 г. [1, с.65-66] Каждая такая крупная научно-исследовательская работа способствовала повышению уровня библиотечного образования, совершенствовала педагогический процесс.

 Все вышеперечисленное, значительные административно-материальные вложения, творческий поиск библиотечных специалистов, энтузиазм и т.д. совершили главное. В 1930‑е гг. в стране была сформирована система подготовки и переподготовки библиотечных кадров. Это достижение, безусловно, останется выдающейся вехой отечественной библиотечной истории. Вехой, взаимосвязанной с превращением СССР в самую читающую державу мира, с образованным народом, могучим научно-технологическим и промышленным потенциалом, крепкой обороноспособностью, что являлось вопросом жизни и смерти в преддверии Великой Отечественной войны.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ

1. 1. Абрамов К.И. История Московского государственного университета культуры и искусств (1930-1941 гг.). Москва: МГУКИ, 2002. 132 с.
2. 2. Крупская Н.К. О библиотечном деле: Сб. трудов. Т. 4. Москва, 1985 г. 557 с.
3. 3. Абрамов К.И. История библиотечного дела в России. Ч.2. Москва: Либерея, 2001. 160 с.
4. 4. СУ РСФСР. 1930. № 22. Ст.291.
5. 5. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т.5. Москва: Политиздат, 1984. 446 с.
6. 6. ГА РФ. Ф.2306. Оп.69. Д.3499. Л.7об.-8об.
7. 7. Библиотечное дело в России (октябрь 1929 – май 1941): док. и материалы: [в 2 ч.]. Ч.I. / авт.-сост. М.Н. Глазков. Москва: Пашков дом, 2006. 448 с.
8. 8. Сборник директив по библиотечной работе. Москва-Ленинград: Наркомпрос РСФСР – Гос. учеб. педагог. изд., 1935. 145 с.
9. 9. Глазков М.Н. Государственная библиотечная политика в Советской России в контексте истории массовых библиотек (1925 – май 1941): монография. Москва: Пашков дом, 2016. 271 с.
10. 10. Варфоломеева М.В. Роль массовых библиотек в культурной революции в СССР  (1928-1941 гг.). Москва: Наука, 1974. 231 с.
11. 11. Красный библиотекарь. 1940. № 3. С.63, 66.
12. 12. Архив РГБ. Оп.17. Д.432д. Л.1-3 об.
13. 13. ГА РФ. Ф.2306. Оп.70. Д.977. Л.14.
14. 14. ГА РФ. Ф.2306. Оп.70. Д.235. Л.334.
15. 15. ГА ЛИ СПб. Ф.97. Оп.2. Д.9. Л.3-3 об.
16. 16. Глазков М.Н. Эволюция государственной библиотечной политики в Советскую эпоху (1917-1991 гг.): монография. Орел: Изд. «Орловский государственный институт культуры», 2022. 288с.
17. 17. Глазков М.Н. Репрессированные советские библиотечно-библиографические деятели 1930 – 1941 гг.: учеб. пособие. Москва: МГУКИ, 2014. 106 с.
18. 18. ГА РФ. Ф.2306. Оп.70. Д.9443. Л.43, 48.
19. 19. ГА РФ. Ф.2306. Оп.70. Д.2464. Л.10.

Сведения об авторе

Глазков Михаил Николаевич - доктор педагогических наук, профессор кафедры библиотечно-информационных наук Московского государственного института культуры

К оглавлению выпуска