В 1958 г. в Научной библиотеке МГБИ почти каждый день стал бывать новый аспирант О. С. Чубарьяна  - невысокого роста, крепкий мужчина, с типично русскими чертами лица. Знакомясь, он называл себя «Николай. Карташов».  В тот год я переходил на третий курс, но с первого дня работал в институте, сначала в одном из кабинетов, а с 3 курса – в Библиотеке. В огромной комнате научной библиотеки, занимающей большую часть правой стороны второго этажа, разворачивался для меня «фронт работ». Мой научный руководитель З. Н. Амбарцумян был уверен, что мне разрешат защитить  диплом (в институте такой практики тогда не было). Теоретическая часть писалась здесь и в Кабинете библиотековедения Ленинки (тогда ГБЛ), а практической был перевод каталога научной библиотеки на вариант последнего по времени проекта ББК (нашим разделы занимали в нём индекс К7). Забегая вперёд, скажу: диплом защитить так и не разрешили, но «теоретическую часть» напечатали [1].   Практической же частью был огромный систематический каталог с новыми разделителями, построенный по ББК.

             Вот на этом деле мы и познакомились. Наклонившись надо мной, Николай сказал – профессором будешь. – Это почему? – У нас в Бурятии так считают: если библиотекарь окончил КПУ, а потом и институт, это уже профессор. – Так я КПУ не заканчивал. – Этого быть не может – ведь библиотечным почерком учат писать только в КПУ. Я вот жалею, что не прошёл через эту ступень  нашего образования…  Вечером мы долго гуляли по институтскому парку, и я рассказал ему, как дошёл «до жизни такой» и без КПУ.

             Я помогал старшему (почти на десять лет) товарищу искать материалы  в сокровищах библиотеки. Но на защите побывать не удалось. Получив диплом, я уехал в Ставрополь, а через три месяца оказался в армии на три года. Они были интересными, по-своему счастливыми.  Затем судьба развела нас по разным городам страны.  Встречаясь, мы часто вспоминали годы службы: не у всех и далеко не всегда они бывали такими, как у нас.

            В конце 1970 года в Краснодар пришло письмо из Новосибирска. Николай Семёнович писал, что в Москве обидели его сотрудницу, не приняли в аспирантуру, так как не оказалось научного руководителя, попросил «обеспечить руководство» . Я сразу дал согласие.  Почти еженедельно стали приходить письма от Л. А. Тараил. Поступление было «обеспечено». Получалась удивительно интересная работа, два года кафедра утверждала отчёты, с  удовольствием знакомясь с  результатами. Но совершенно неожиданно  Людмила Абрамовна ушла из жизни. Вскоре Николай Семёнович подарил мне ещё одну аспирантку…

            В 1979 г. мне пришлось из-за тяжёлой болезни уезжать из Краснодара. Врачи рекомендовали мне сразу ехать «в Норильск», туда, где ничего не растёт. Но меня позвали в Ленинку: здесь работал О. С. Чубарьян, а директором был мой официальный оппонент Н. М. Сикорский. В «Советской культуре» был объявлен конкурс. В апреле 1974 г. я оказался в Ленинке.  С тех пор пару раз в год мы обязательно встречались с Николаем Семёновичем. У него и в мыслях не было перебираться в Москву…

            Когда в начале апреля 1979 г. Н. М. Сикорский очень торжественно отметил в Ленинке своё 60-летие, зачитали и адрес ГПНТБ в Новосибирске, подписанный Н. С. Карташовым. Приехал из Сибири и дорогой подарок. Николай Михайлович ушёл в отпуск и больше в Библиотеку не вернулся. Может быть, «в верхах» что-нибудь и знали о причинах, но сотрудники долго не могли понять, почему обезглавили Библиотеку. Н. М. Сикорского в коллективе любили. Почему некоторым так хотелось  столкнуть двух умнейших руководителей, стоящих несколько лет во главе Библиотеки – О. С. Чубарьяна и Н. М. Сикорского. Мне посчастливилось близко знать и постоянно общаться с одним и с другим, написать о них отдельные очерки, объективно, правдиво рассказать о том, что происходило в Библиотеке в те годы [2, 3].  

            Через некоторое время коллектив узнал:  нам назначили нового директора. Он из Сибири. Пришлось мне рассказывать биографию Николая Семёновича. Давайте представим, с какими настроениями ему пришлось начинать у нас работу…  Встретились  на представлении. Обнялись. Он спросил: ты будешь со мной работать?        

Николай Семенович  быстро разобрался с делами. Поразили его сложившиеся порядки. Однажды на заседании парткома он прямо сказал: сомнений нет, Библиотека работает хорошо. Но нет самых необходимых документов. Спрашиваю Положение об отделе. Приносят какое-то старое, никем не утверждённое. Нормы есть?  Есть. Приносят пачку книг с закладками. Технологическая инструкция есть? Кем утверждена? Когда? Молчат, потом объясняют: мы договорились – сначала даём туда, потом сюда…            Как и когда установили тот или иной порядок? Оказывается, устно установили: директор с заместителями поговорили во время обеда за столом. «Бумаги» не осталось…

            Всё было правильно сказано. Просто надо понять: ГБЛ – сильная организация, имеющая  старые традиции. Так было заведено всегда. И никому не приходило в голову «класть на бумагу» десятки лет назад принятые правила, принципы и положения. А ГПНТБ, которую построил и «завёл» (как часовой механизм) Николай Семёнович в Новосибирске, была новой. Там надо было всё и вся регламентировать…

            Не все сразу поняли, что порядок (а это и есть положения, инструкции, правила, технология со всеми «путями») должен быть «в бумаге» и у нас. У меня, например, он был, так как я пришёл  в свой отдел как бы «со стороны». Несколько лет пошло на разработку инструкций, положений и памяток… А технологические инструкции мы издали для всей страны в 1974-1975 гг. У многих отделов такой документации не было.

            Но директор приказал «думать» дальше и глубже. Пришлось составить и утвердить Инструкцию по подготовке вопроса к обсуждению на дирекции.  Такой, казалось бы, простой вопрос, как направление в служебную командировку, оброс дюжиной инструкций, положений и памяток: как планировать, в каком порядке обсуждать задание, как отделы Библиотеки могут дать командируемому свои поручения, какой отчёт пишет выезжающий после возвращение, как заслушивается его отчет на заседании дирекции?                Кто-то думал тогда: зачем всё это? А ведь ясно: мы учились руководить Библиотекой. Имели право задать вопрос и получить на него ответ. И на каждый вопрос получить ясное объяснение.  Мы волновались и переживали, не зная о том, что надо просто дожить до других руководителей – таких, у которых спросить ничего нельзя, просто потому что свои решения они примут без привлечения «народных масс». Есть ведь и такие методики руководства, когда каждый знает лишь то, что его касается. Правда, не всегда понятно, кем установлены границы…

            Николай Семенович был демократичным руководителем. Все вопросы жизни Библиотеки обсуждались широко. Расширенная дирекция при Н. С. Карташове проводилась в Конференц-зале раз в месяц, вход – свободный. Заранее известна повестка дня. Все имеют право задать вопрос и выступить. Собиралось до 200  человек, кто хотел – имел право. И не только посмотреть, но и задать вопрос – и получить ответ.  Николай Семенович называл  эти «сборища»  школой управления.     Почему, например, на учёбу или в командировку едут (выбрал кто-то их) такие-то? Я тоже хочу.  Объяснить надо аргументированно. У сотрудников не должно остаться вопросов… Любой отдел имел право дать выезжающим, например, в другой город, своё задание, поручение. Но – в письменном виде.  Отчёты заслушивались открыто. Часть спрашивали: «Что вы там делали с 18 до 23-х?» – надо было рассказать о посещении театров, концертов… Некоторых интересовало, особенно, когда слушались отчёты возвратившихся из-за рубежа: что купили, что привезли, что вам  подарили и что вы подарили ?  Сразу и невозможно понять, был ли смысл в такого рода вопросах. Но я рассказал однажды о своих ошибках с подарками. Взял, к примеру, в США для подарка большой жостовский расписной поднос. Вещь токая, удобно положить на дно чемодана. Но вот горе:  на каждой проверке мой чемодан открывают,  всё в нём до дна переворачивают…  Собрался я «в комочек» и спросил один раз: в чём дело? Почему вот те прошли, а меня так обыскивают?  «У вас, сэр, темно на экране – неизвестно, может вы пушку везёте в чемодане? Должно быть всё видно…». Дали мне большой мешок и я носил свой поднос отдельно. Пока, наконец, не подарил.  Никого он не стал интересовать, как и мои вещи… В Никарагуа долго смеялись, увидев у меня альбом Хохломы с красивой посудой и красивыми ложками…  Не понял, спросил. А зачем вы краской эти вещи мажете? Мы тоже (!)  кушаем из такой посуды, но не пачкаем её – ведь когда моем, то   песком протираем…  

Однажды на дирекции возник вопрос:  нужно иметь дежурных уборщиц в каждом корпусе – днём что-то разбилось, появился мусор на полу, чашка разбилась… А уборщицы не оказалось. Николай Семёнович разбушевался. Долго нас белоручек, воспитывал и продиктовал приказ: выдать каждому отделу совок и веник. Все смеялись, и он вместе с нами. Однако веник и совок мне выдали. Под расписку.

А «малые дирекции» проводись в Зале заседаний. Участвовал всегда один и тот же состав. Николай Семёнович требовал, чтобы каждый всегда сидел на своём постоянном  месте.  Свободен стул – он знает, кого нет. Докладчики иногда читали «с бумажки», что ему очень не нравилось. Он забирал текст и спрашивал:  вы готовились?  Вот и выступайте! Шум в зале не допускался. Но замечания давались интересно: директор подносил палец к губам и громко произносил «Шуметь не надо, вон Сукиасян работает, мы ему мешаем» (я всегда приносил с собой какую-нибудь техническую работу и часто писал или считал на заседаниях). Иногда «малые дирекции» тянулись 3-4 часа (начинались в 10 утра). Но решалось много важных для  Библиотеки вопросов. Здесь тоже мог выступить каждый, но если он говорил, что «поддерживает» докладчика и ничего больше толкового, изгонялся с трибуны с позором. Все ждали заключительного, итогового слова Н. С. После его выступления от решения, заранее подготовленного, часто ничего не оставалось…

Однажды в начале ноября ко мне пришли «углы» моих общественных организаций с предложением: давайте в честь Нового года соберёмся вместе! Ну, хорошо, предположим. Где, когда?  Оказалось, что они уже всё продумали. Нас 120, но смогут быть реально 100 с небольшим человек.  Вот план столовой, вот столы, места на сотню человек. В центре зала пусто. Мне говорят: здесь будем читать стихи и танцевать. Что будем есть? Дают в руки план, меню, смету (со столовой всё прикинули без меня). Что будем пить?  Молчание. Понятно, что чай (предусмотрели торты, пирожные, домашние пироги – всё своё).  Говорят: хорошо бы шампанское. Если разрешит. Вы к нему пойдёте от всех нас!

Я сначала спросил осторожно, в тот же день, в момент, когда настроение было хорошее. Сразу ответил – и очень подробно. Если коллектив хочет собраться, то препятствовать этому не надо. Сначала пойди к пожарникам, согласуй вопрос с ними. Иначе найдут что-нибудь, «вгонят» штраф. Тебе нужен штраф?  Ты у нас, кажется, «Отличник ГО»? – согласуй со штабом  ГО «план эвакуации» в случае чего. Выдели пару столов для пожарников, ГО, милиции. И пригласи их от себя на праздник. Вы же будете использовать посуду столовой. Значит, мыть будут сотрудники столовой. И без них вы её не получите. Договоритесь, как им заплатить: они же не обязаны работать вечером для вас. Напиши бумагу «Прошу разрешить…», возьми у всех визы. До 10 вечера – как вся библиотека.  Одеваться у себя – до 22.30. Помещения сдаёшь сам. Ты что-то забыл спросить? – Да, конечно, шампанское… – Только шампанское, 1 бутылка на 6 человек. И чтобы ничего другого. Ответишь сам.

А больше ничего мы не ждали. Бумагу составили, завизировали, Н.С. написал размашисто:  «Согласовано, разрешаю». Подписался на пол листа. И тихо сказал мне: вернёшь потом мне. В архив сдавать не нужно.

Вечером, когда веселье было в разгаре, я поднялся из столовой к нему. Николай Семенович сидел один. «Ну пойдём, если приглашаешь. Я что-то проголодался». Когда входили в зал, все встали и долго хлопали. Нет, никуда не посадили. Вручили стул и сказали: обидите, если за каждым столом не посидите: сами пекли, сами готовили! Найти его в зале было трудно: растворился в массах. Потом молодые устроили  хоровод, директор сплясал русскую… Попросил что-нибудь спокойное и пригласил   самую старшую по возрасту в коллективе женщину… Красиво они танцевали…  Пошёл  я его провожать. «Хороший у тебя коллектив. Спрашивать будут – расскажи. Многие ведь такого организовать не могут, из некоторых отделов идут одни кляузы, грязь льют друг на друга. Я спросил женщину, с которой танцевал, сколько лет она у нас работает? Она ответила: «всю сознательную жизнь». Но ей ведь за восемьдесят?».

А утром мне позвонили. Умерла наша сотрудница, та самая. Пришла и сказала родным: «Самый счастливый в жизни был день! Не могла и подумать, что буду танцевать с директором!».  Обнаружили утром. Со счастливой улыбкой на лице.

            Когда стал преподавать в нашей вечерней группе, все были уверены: экзамен не сдать никогда!  Спрашивать будет неизвестно что… Читает интересно, но ведь не запомнить никогда. Принимал долго. Вот выходить начали. Отлично, отлично, снова отлично… Что спрашивал? Никогда не вспомню. Родителей похвалил. Спросил, что читала.  Захожу в кабинет. Четверо глубоко несчастных сидят с билетами, одна отвечает. В центре директорского стола – рука с огромной повязкой.. Случайно сломал Н. С. большой палец. Перелом. Гипс. На столе никаких бумаг. А ведомость где, спрашиваю. На том столике, ответят – сами записывают оценку. Ты им скажи, что со мной работать надо. Они пять минут в себя приходят, рот открыть не могут от страха. Иди, проведи работу…

            Однажды раздался звонок. Беспокойный голос секретаря: срочно сюда, рассержен, бросьте всё, бегите, что-то случилось – вы нужны. Я уже привык, знаю: характер такой – если что пришло в голову, решить надо немедленно.  В кабинете никого нет. Садись.

– Ты вот от парткома недавно освободился?

– Да, переизбрали, тихо намекнули: больше 8 лет нельзя.

– Ну да, а ты не знал?  10 лет на выборной партийной работе дают право на партийную пенсию.

– Теперь знаю. Меня выбрали в октябре 1974, в 1982 пришлось из парткома уйти. – -  Не переживай. Придётся заняться другой общественной работой. Будешь

Учёным секретарём нашего специализированного докторского совета.

– Николай Семенович, совета у нас нет. Он был при Н. М. Сикорском. А Ученым секретарем того совета был Раис Гелеевич Абдуллин…

– Который уволился. Я тебя пригласил, чтобы ты мне здесь это рассказывал?  Повторяю для глухих: будешь Ученым секретарем специализированного совета, людям защищаться негде. Вот тебе лист чистой бумаги. Ищи документы ВАКа. Начинай формировать совет. По делам Совета входить ко мне в любое время.

            Я вышел из кабинета. Начиналась новая полоса жизни. Позвонил в ВАК, узнал, что там есть консультант, договорился о встрече. Оказалось, что это учреждение рядом с известным ЗАГСом на ул. Грибоедова, от Библиотеки минут 15. Я еще никем не был, а меня сфотографировали на Удостоверение, показали специально для ВАКа спроектированное красивое здание, познакомили с нужными людьми. В Библиотеку я привёз несколько папок документов, которые пришлось досконально изучать. К нашему Совету замечаний не было, Р. Г. Абдуллин вёл все дела исключительно грамотно. Мне сказали: планка поднята высоко. Постарайтесь.

            Начинать надо было с формирования совета. Масса критериев – и все должны быть учтены. Заместитель председателя определился сразу – О. П. Коршунов. Но своих докторов всё равно было мало. Одно слово – и я поехал на три дня в Ленинград. Вернулся «на коне» – с письменными согласиями ленинградских докторов (О. Д. Голубевой, И. В. Гудовщиковой, А. В. Соколова и др.). Вскоре ВАК утвердил новый состав Специализированного совета, а я получил служебное удостоверение, дающее мне право входа в здание с 8 до 20-ти.

            На первую сессию поставили рассмотрение двух докторских и двух кандидатских диссертаций  (докторские – Н. Е. Добрыниной и Т. Ф. Каратыгиной, кандидатские – Т. Я. Кузнецовой и Э. Н. Должикова). Оппоненты и ведущие организации во время представили отзывы. Но без казуса не обошлось… Папка с отзывами на автореферат диссертации Т. Ф. Каратыгиной подозрительно быстро росла. За месяц до защиты их оказалось… три десятка! А ещё через двадцать дней рост остановился на отметке 75. Знакомый консультант в ВАКе сказал мне: такое бывает. Отзывов должно быть 3–5, но уж не больше семи! Разложите на столе пасьянс по первому слову второго абзаца и вы сразу увидите, что многие имеют один источник. Я пригласил Татьяну Федоровну и мы с ней вместе проделали эту операцию.  Через четверть часа она сказала правду. «Источников» было три, она сама прикладывала один из них к письму, направленному заведующим крупнейшим  техническим библиотекам предприятий страны – тем, с которыми она работала и переписывались.  Отзывы подписывались не библиотекарями, а директорами и управляющими (среди них было много не только лиц со степенями и званиями, но и Героев социалисического труда, Лауреатов, заслуженных деятелей…). Мне удалось  убедить Татьяну Федоровну, что эти отзывы придётся оставить себе на память. В деле остались отзывы специалистов – профессоров вузов, директоров крупнейших библиотек. Общее их число не превышало «приемлемый лимит ВАКа». 

            Защиты прошли успешно, через два месяца всех соискателей утвердили. Я привёз дипломы и мы их вручили уже на следующем заседании. В повестке дня стояло рассмотрение докторских диссертаций М. Г. Вохрышевой и В. М. Мотылева, кандидатской – И. В. Даньшиной. Стали готовить следующее заседание. Я не сказал, что все заседания проходили у нас в большом Конференц-зале Библиотеки (440 мест, вход свободный для всех желающих). Информацию о предстоящих защитах мы давали очень широко.

            Но однажды мы подумали о том, что мест может не хватить. Предстояло рассмотреть (совет работал два дня подряд) две замечательные докторские диссертации – И. Г. Моргенштерна и Н. И. Тюлиной. У меня заранее попросили организовать проживание коллег из Челябинска – их приехало больше двух десятков!  Эта проблема была разрешимой – у нас были связи с гостиницами Москвы, члены Совета из Ленинграда часто приезжали накануне заседания. Я никогда не беспокоился о кворуме, слишком ответственно относился к работе в нашем Совете каждый. Не было проблем с оплатой оппонирования или командировочных расходов. На заседание, на котором выступала Н. И. Тюлина, собралась, как нам казалось, вся Москва… Среди зарегистрировавшихся я обнаружил сотрудников МИДа, Представительства ООН в Москве. Мы предусмотрительно организовали буфет для собравшихся. А нашим гостям вручили на память буклеты Библиотеки.

            На следующей сессии были рассмотрены докторские диссертации В. П. Леонова и К. А. Синкявичюса, кандидатские А. З. Грабовой и Т. В. Майстрович. Николай Семёнович

быстро перелистал том диссертации нашего коллеги из Литвы и отложил его в сторону со словами «Здесь всё понятно». И начал читать работу Валерия Павловича. «Вот здесь я уже ничего не понимаю. Это по твоей части. Скажи, разве можно без человека что-нибудь индексировать?». – Можно, Николай Семёнович. Нужны машины, которых у нас пока нет. Нужны специалисты с образованием, которое мы пока не даём. – «Я тебе верю. Буду голосовать за». 

Николай Семенович, как председатель Совета, всегда заключал дискуссию. Но в этот раз не стал выступать и сразу предоставил слово соискателю для заключительного выступления. Кто-то сзади, из числа наших сотрудников-гуманитариев выкрикнул «А ваша оценка?».  Николай Семенович рассердился: «Свою оценку я выражу тайным голосованием». Голосование было единогласным.

            Я знал его принципиальную позицию по ряду лиц, стремящихся во чтобы бы то ни стало добиться получения степени.  – Как мы можем отказать,  – спрашивал он меня всякий раз, когда по почте приходили заказные бандероли с документами и диссертацией. –  Посмотри: человек работает рядом, а приехать не хочет. Я бы ему задал вопрос: как можно выходить на защиту, имея две сотни работ в соавторстве? – Я отвечу, Николай Семёнович:  по формальным основаниям. – Ну, подготовь письмо, я подпишу.

             Когда Николай Семёнович стал работать в институте, мы редко встречались. Но однажды он приехал в родную Ленинку. Дверь моего кабинета распахнулась, он стоял на пороге. – Ты ­как всегда это было, приходишь раньше всех? – Мы обнялись.– Вот, представь, что сделали с Библиотекой! Без десяти девять, я прошёл два этажа: все двери закрыты, никого на работе нет. И тут он громко и очень по-русски выругался. – Когда нет власти, то нет и совести. И уважения нет к своему делу.

            Это были последние слова, которые я слышал от Николая Семёновича Карташова.

                                                                                

 СПИСОК ИСТОЧНИКОВ

                1. Вопросы классификации литературы по библиотековедению и библиографии / Э. Р. Сукиасян // Сб. студ. работ / МГБИ. –  Москва, 1960. –   Вып. 2. –  С. 20–39.    

                2. Его советы вели вперед / Э. Р. Сукиасян // Творчество как формула жизни : страницы биографии О. С. Чубарьяна. – Москва : Пашков дом, 2008. – С. 280–287.

                3. Точка отсчёта : слово о бывшем директоре Ленинки Николае Михайловиче Сикорском / Э. Р. Сукиасян // Мир библиографии. – 2012. – № 3.  – С. 20–24.

 

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ

Сукиасян Эдуард Рубенович - главный редактор ББК, зав сектором НИЦ ББК Российской государственной библиотеки, кандидат педагогических наук

К оглавлению выпуска