Обращаясь к категории Другого в культуре нужно иметь ввиду, что её онтология и рефлексия совершенно по-разному разворачиваются в традиционной и техногенной культуре. В современной гуманитарной науке, особенно в континентальной философии, существует множество определений категории Другого. Ж.П. Сартр определяет Другого, как того «кто не является мной и которым я не являюсь» (3). В работе М. Фуко «История безумия в классическую эпоху» можно проследить идею о том, что Другой всегда будет чужд моему Я с точки зрения социальной идентичности. Однако существует и иной взгляд. Для А. Рембо «Я – это другой» (2). Для Ж. Лакана – диалектический спор внутри нас самих, а потом уже обращение к иным людям. Таким образом, понятие Другого в современной философии амбивалентно: это и внешнее нам, но также и глубоко внутреннее, интимное, не осваиваемое содержание нашей субъективности.

    В связи с разработкой в философии амбивалентности понятия Другого в антропологии в ХХ веке возникла тенденция, связанная с развитием культурного релятивизма. Произошел не только пересмотр политико-экономической роли Европы в мире, но и была провозглашена самоценность отличных культур. Человечество создало уникальные исторические прецеденты, невозможные в другие эпохи: борьбу с апартеидом в ЮАР, возглавляемую Н. Манделой, юридическое закрепление прав аборигенов, проживающих на территории современных государств, восстановление их разрушенных семей, движение за независимость Индии М. Ганди и так далее. Однако Европа получила и обратную сторону: фашизм, нацизм, неонацизм, фундаментализм, неоконсерватизм. Движения, борющиеся за Других, больше не имеют такой мощи, как в прошлом столетии. Человек не может относиться к человеку плохо уже на юридическом уровне. Диалог с Другими состоялся, но враждебный настрой, на внешнем или же в других случаях внутреннем уровне никуда не исчез.

    Не смотря на большое несовершенство в деле реализации по-настоящему равноправного диалога европейцы не перестают считать себя толерантными и  имеют абсолютно четкое представление о варварстве традиционных народов, касательно категории Другого. Принято считать, что в локальных культурах категория Другого может быть интерпретирована только как категория Чужого, так как другие для носителей подобных культур чужды. Французский антрополог К. Леви-Стросс связывал подобные проявления с введенным в 1906 году У. Самнером термином «этноцентризм». В рамках данного концепта отрицаются любые поведенческие и другие проявления, отличающиеся от наших собственных. Сегодня практически невозможно использовать категорию Чужого, в связи с тем, что большая часть известных человечеству локальных культур не сопротивлялась выстраиванию диалога с иными культурами. Но даже в таком культурно-антропологическом разрезе можно проследить разительные отличия категории Другого в традиционном и техногенном обществе.

     Нужно осознать, что миф  о неконтактных неевропейских народах составляет важную часть идеологии колониализма и европейской идентичности. Этот миф повествует о пассивных и замкнутых туземцах, которых открывает активный экстравертный европеец и несёт им свет цивилизации, от которого они отказываются всеми силами и никак не хотят впускать к себе европейских миссионеров. Хотя и есть неконтактные народы, однако, как показывают антропологические исследования, способность к ненасильственной коммуникации присуща многим традиционным культурам. В подтверждение этого можно вспомнить многие традиционные общества, легко перенимающие элементы духовной и материальной культуры: это и восприятие индийцами греческой скульптуры, и тёплый приём испанцев в Латинской Америке, и освоение восточными славянами христианства. Закрытие границ от европейцев и прерывание контакта зачастую являются средством сопротивления европейцам.

    Однако есть такие традиционные культуры, которые действительно очень мало контактны. В первую очередь это связано с религиозно-магическими представлениями и тотемизмом как определяющим типом мировоззрения. Так у туземцев Австралии, Суматры, бухты Делагоа в Африке и многих других тотемических народов, тотем служит причиной наложения табу на чужаков. Табуирование связано с мистическими силами стоящими за человеком, так как тотем показывает духовную связь племени и выбранного существа, а внешний вид, физические данные и поведение Другого являются для носителей традиционного сознания совершенно вторичными.

    То есть отношение к Другому определяется естественным табу, которое З.Фрейд описывает как «являющееся результатом таинственной силы, связанное с каким-нибудь лицом или вещью» (5 с.31), а не какие-либо иные качества. Табу не всегда будет связано с тотемами и может иметь любое другое отношение к религиозно-магическим практикам. Более того, бинарная оппозиция «Свой-Другой» или в более раннее время «Свой-Чужой» может меняться местами. Другой становится Своим в ходе межплеменного брака, а Свой становится Другим за счет различных табу. Пример подобной ситуации описан З. Фрейдом, касательно внутренних порядков племени Маори из Новой Зеландии: «всякий, прикасающийся к трупу или принимавший участие в погребении, становится крайне нечистым, ему почти отрезано всякое сообщение с другими людьми» (5 с.75) . Таким образом, отношение к Другому в локальных культурах зависит от системы правил и запретов, а не от личных отношений к конкретному чужаку.

    Для европейского человека Другой, казалось бы, уже давно перестал быть антагонистичен: ХХI век диктует повсеместную толерантность. Христианская вера дает абсолютно точную установку в данном вопросе. В Евангелие прослеживается идея о том, что с Другим необходимо разделять его радость и страдания, как с ближним своим в разговоре, где Иисус говорит ученикам о главных заповедях. Вторая из них звучит так: «Возлюби ближнего своего как самого себя» (4 с.186). Простая и безукоризненно лаконичная идея становится одной из главных этических мыслей людей, живущих вне кризиса духовного, а также вне кризиса идентичности. Однако в ситуации кризиса идентичности проблема отношения к Другому замаскирована лишь внешне. Внутри же она перерастает в проблему, которая называется ксенофобией. Ксенофобия по-прежнему составляет часть жизненного мира европейцев, что нашло отражение в рассуждениях Делёза и Гваттари о микрофашизмах и концепции Фуко знания-власти.

   Вторая половина ХХ века ознаменовала стремление западных политических элит осуществить глобализационный проект, для чего они пыталась покончить с ксенофобией, расширяя границы межкультурного диалога и глобальных направлений развития социо-культурных связей. Проблема оказалась в том, что великие лидеры гуманистического прогресса совершенно не учли удивительную стихийность процессов. Можно было бы сказать, что сегодняшняя ксенофобия – это остаток ужасных событий ХХ века, если бы мы не вошли в совершенно новое время, дающее свои законы. Мировая глобализация, помимо всех своих достоинств, беспощадно поглощает Другого. В лучшем случае культуры синтезируются и соприкасаются, а в худшем противостоят друг-другу, что дает огромную почву для ксенофобии. Смешение культур в «глобальном плавильном котле» зачастую приводит не к толерантности, а к реакции отторжения.

    Те, кто попадает под категорию Другого в современном мире зачастую пытаются усилить свою значимость, которая в последствии не редко сопровождается терроризмом на идеологической почве, религиозными конфликтами, национальной пропагандой и этническими предрассудками, что в конечном итоге выливается в обоюдную ксенофобию. Глобализация, сама того не желая, наращивает защитные механизмы, способствуя расширению понятия «свой-чужой», от которого уже давно отказались в пользу более «толерантной» бинарной оппозиции «Свой-Другой». Нам кажется, что трансформация моделей межкультурных коммуникаций должна происходить через осознание личной ответственности перед человечеством (по аналогии с экологическим императивом Н.Н. Моисеева, который предлагает осознавать каждое взаимодействие с природой как наносящее вред или пользу глобальной экологии, можно говорить о диалогическом императиве, когда каждый акт принятия-фобии культурно другого воспринимается как вред планетарному культурному климату). И субъектом изменения моделей коммуникации должны быть не политические лидеры, а огромные массы людей, с четкими мировоззренческими установками, инициированными интеллектуалами.

    Глобализация со всеми ее плюсами и минусами подарила нам широкое распространение общих точек соприкосновения, интересов, так называемые «культурные нити». В любой стране человек всегда сможет поговорить об Инстаграме, сериалах или обсудить новые книги популярных авторов. Все чаще в интернете можно найти записи о толерантности и яркие призывы к открытости, которую иностранцы называть «openminded», что дословно значит «с открытым разумом». С одной стороны, тенденции движутся в направлении, вселяющем надежду. Однако современная культура не стремится в действительности открыть границы в вопросе категории Другого. Она умело нивелирует культурные особенности, стремясь ввести свои симулятивные нормы. Человек должен войти в определенные рамки нового общества, быть одновременно «таким» и «не таким», как все. Его не обременяет схожесть культур, его заботит умение вписаться и быть лучшим, чем он есть на самом деле.

    Ситуацию не улучшают СМИ и социальные сети, через которые в большинстве случаев, касательно Других мы получаем исключительно негативный поток информации, который выстраивает в наших головах картину различий, а не сходств: сегодня стране выгодно любить африканцев и ненавидеть арабов, а завтра любить арабов и ненавидеть африканцев. И, пока это не доходит до геноцида или других крайностей, обычные люди не реагируют на это.

  Не стоит отрицать, что инстинктивная ксенофобия – часть архаически сложившихся культурных реакций. Однако в ХХI веке культура рефлексии достигает максимального развития, и субъект культуры учится давать себе отчет по поводу холокоста и других исторических событий. Тем не менее, мы пока не научились осмыслять события нашего времени и подавлять в себе какую-либо негативную интуитивность в данном вопросе, мы не можем в полной мере реализовать эту рефлексию.

 Если в локальных культурах категория Другого имеет органическую связь с системой табу и без нее невозможен привычный ход жизни, то в техногенной культуре отношение к данной категории выходит на уровень проблемы. Как заметил А.А Гусейнов, что «Люди больше дорожат внешней формой, чем внутренней сутью, больше ценят то, что отличает их от других, чем то, что соединяется с ними. Поэтому, мне кажется, возможности диалога культур ограничены» (1). Таким образом, можно говорить о типологии различных моделей коммуникативности. В замкнутых локальных культурах действует магическое табу на запрет отношений к чужакам. В то же время городские традиционные культуры проявляют любопытство и прагматизм в отношении к культурным формам других. Эпоха модерна также рождает шовинистскую модель ксенофобии, которая лежит в основе колонизации, геттоизации, расовой сегрегации, депортации народов и геноцида. Но наша эпоха рождает и другой проект коммуникативной утопии – это проект демократической солидарности и принятия других, стирающий границы между собой и другими, не стирая особенностей.

Список источников

1.Гусейнов А. А. Глобальный этос как проблема. - М.: Восточ. лит.: 1999. - 20 с.

2.Панова О. Рембо и симулякр // НЛО. - 2005. - № 71.

3.Сартр Ж. П. Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии. - М.: Республика, 2000. -  639 с.

4.Толкование на Святое Евангелие Блаженного Феофилакта Болгарского. - М.: Эксмо. - 1000 с.

5.Фрейд З. Тотем и табу. - М.: Эксмо, 2018. - 224 с.

6.  Хабермас, Ю. Демократия. Разум. Нравственность [Текст] / Ю. Хабермас - М.: Academia 1995. - 256 с. 

7. Хабермас, Ю. Теория коммуникативного действия [Текст]:/ Ю. Хабермас.//Вестник Московскогоуниверситета. Серия 7 : Философия. - 1993 - №4 - Стр. 43-63

8.  Юсупова, Г. И. Глобализация и этнополитическая безопасность Юга России / Г.И. Юсупова. - М.: Собрание, 2009. - 320 c.

Сведения об авторах

Пиманова Александра Борисовна - студента 3 курса Факультета государственной культурной политики Московского государственного института культуры 

pimApim@rambler.ru